— Джеки, не боитесь разочаровать своих многочисленных фанатов, сыграв в фильме «Каратэ-пацан», где почти нет классического Джеки Чана — мага боевых искусств, летающего по стенам и разбивающего в пух и прах всех врагов?

— Нет, не боюсь. Это я раньше только о деньгах думал, а сейчас не хочу вообще драться, хочу только играть. Хочу стать азиатским Робертом Де Ниро или Дастином Хоффманом.

Старый я уже, сколько можно драться? Пора показать всем, что Джеки Чан играть тоже умеет — не хуже других. И поэтому я страшно благодарен Уиллу Смиту, который мне предложил роль в фильме «Каратэ-пацан», ремейке старой картины.

— И как вам понравился ваш ученик, которого сыграл 12-летний Джейден Смит, сын Уилла и Джады Пинкетт Смит?

— Я беспокоился, честно говоря, что паренек окажется избалованным и ленивым, этаким маленьким снобом, уж больно привилегированная у него семья. Но Джейден меня поразил своим бесстрашием, работоспособностью и умением фокусироваться.

Я его так полюбил, что даже просил Уилла и Джаду оставить Джейдена после съемок на несколько месяцев в Китае. Я бы за ним хорошо смотрел и научил бы всему, что знаю сам. А еще лучше было бы, если бы они позволили мне его усыновить. (Смеется.) А то я учил-учил своего сына, а он не захотел стать вторым Джеки Чаном...

— А ваш собственный сын, думаете, не огорчился бы?

— С моим сыном Джейси мы редко видимся и почти не разговариваем. Я мечтал, чтобы он продолжил мое дело, но Джейси захотел стать музыкантом и композитором, сказал, что если и будет сниматься в кино, то, в отличие от меня, только в серьезных фильмах, артхаусных, как их называют.

Однажды мы с ним были одновременно на Венецианском фестивале — он тогда снялся в малобюджетном независимом проекте, и все к нему с уважением относились, а я представлял очередной боевик — «Час пик 3». Так мы с ним даже не встретились! Ходили, так сказать, по разным сторонам улицы.

— А что значит, вы были плохим отцом?

— Думаю, он не может меня простить за то, что я не был верен его матери, своей замечательной жене. Она была прекрасной актрисой, но из-за меня бросила карьеру, переехала в Лос-Анджелес, чтобы там родить мне сына — на Тайване это был бы позор для нее, ведь мы были не в браке.

Приятель позвонил из Лос-Анджелеса и сказал, что она становится все толще и толще. Ну я и поехал. Был неотесанным чурбаном в отношениях с женщинами. Слишком много работы, слишком много переездов, прыгал из одной постели в другую — бум-бум-бум, но серьезных отношений ни с кем не заводил.

И вот только когда встретил Фенг-Джа Лин, научился любить. И то не сразу. Я считал, что если купил ей дом и готов дать сыну свое имя, то чего еще? Тем более она меня ни о чем не просила. Сказала: поступай, как тебе нужно, мне достаточно того, что у нашего сына будет отцовское имя. Вот она какая. Была и есть.

Ну в общем я женился на Лин накануне родов. А на следующий день после рождения Джейси улетел работать. Конечно, мало времени с ними проводил, но часто посылал самолет, чтобы привезти ко мне на съемки.

А однажды по дурости влюбился в одну очень красивую и молодую актрису. И она родила от меня дочку. Я тоже дал ей свое имя. С женой не развелся — она меня простила. А вот сын, наверное, нет…

— Слышала, что вы — успешный певец в своей стране, чуть ли не в поп-звездах числитесь…

— Я занимаюсь пением для благотворительности, пел даже на Олимпийских играх в Пекине. Мне нравится петь, не более того. И не нравится, когда я прихожу на любую передачу, на телевидение, а меня сразу же просят показать какое-нибудь движение а-ля Джеки Чан. Ведь не просят же Де Ниро о таком? Так лучше уж петь, чем приемы демонстрировать.

Я пел на празднике в честь 60-летия образования Китайской Народной Республики, и пятьсот миллионов человек записали мою песню в качестве рингтона на свои телефоны. Пятьсот миллионов, с ума сойти! Очень приятно, ничего не могу сказать.

Я родился в Гонконге, когда он был британской колонией. И никогда толком не знал, какой же я национальности. Только после присоединения Гонконга к Китаю стал с гордостью отвечать на этот вопрос: «Я — китаец».

И для меня это много значит. Ведь мой отец был шпионом, работал на Тайвань против Китая. Я только за несколько лет до его смерти узнал, он эту тайну всю жизнь хранил.

Бедность и ужасающая нищета толкнула отца на такой шаг. Ну и в какой-то момент пришлось ему с мамой сбежать в Гонконг. Но и там, как вы понимаете, было все не просто.

И тогда родители отправили меня в шесть лет в Пекин, в академию, где учили всему — танцевать, петь, музыкальной акробатике, ну и, конечно, всем видам боевых искусств. А сами перебрались в Австралию, в Канберру. Отец работал там шеф-поваром в американском посольстве. Сложная и запутанная история. Папе было под 90 лет, когда он мне рассказывал ее, сами понимаете, я никаких подробностей не знаю, хотя и пытался выяснить — целую команду нанял, хотел даже фильм снять об отце.

— То есть вы его не возненавидели за то, что он вас, по сути, бросил?

— Ох, тяжело мне было. Каждый день я молился в этой академии только об одном: чтобы учителя меня не били. Тренировался каждый день с пяти утра до ночи и молился. Как-то просыпал горсть риса на пол, так такой удар палкой получил — мало не показалось.

Тогда я и правда ненавидел родителей за то, что меня бросили. Других ребят навещали родные, еду приносили. Но все равно очень многие не выдерживали и убегали. Кого ловили — жестоко наказывали.

Я тоже подумывал сбежать, но потом решил — куда я-то побегу? Ни денег, ни отчего дома. В семь лет меня уже брали на съемки фильмов, где нужно было трюки всякие выделывать — бум-бум-бум. Денег не давали. Но все-таки лучше, чем в школе.

Десять лет я провел в этом заведении. Стал каскадером — все меня хотели в свои картины заманить. И понял, уже когда стал знаменит на весь азиатский мир (сначала-то Голливуд меня в упор не видел), что родители хотели как лучше и сделали для меня все, что смогли.

Подружился с отцом, всегда брал его с собой на съемки очередного фильма. Знаете, как его уважали? На похоронах в Канберре посол Америки лично речь произнес. Бывший вице-президент США Альберт Гор и Квентин Тарантино прислали телеграммы.

— Вы много занимаетесь благотворительностью. Это дань голливудской моде?

— Нет, славы у меня достаточно, и репутацию поддерживать не нужно. Денег тоже много — могу за день миллион заработать.

Кстати, живу я довольно скромно — дом, где все необходимое, на машинах езжу совсем не дорогих, одеваюсь тоже просто. Это раньше разъезжал на «Феррари», мог разбить ее и бросить прямо на дороге. Подумаешь! Пошел на следующий день и еще десять купил. А теперь поумнел.

Разве что без частного самолета не могу обойтись — но ведь это помогает мое время экономить, в том числе для добрых дел. Меня часто спрашивают, зачем, мол, мне все эти благотворительные акции? А я стал гораздо крепче спать по ночам, зная, что днем сумел кому-то помочь. Пускай это будет даже один человек.

— Скажите, вам когда-нибудь приходилось пользоваться своим мастерством в реальной жизни, в уличных драках, к примеру?

— Да, было дело. Убегал потом под завывания полицейских сирен. Я был плохим парнем в свое время. Мне было лет семнадцать, когда у моего друга пытались угнать мотоцикл, ну я и сделал так, чтобы этого не случилось...

Пришлось потом спрятаться в мотеле: поехать в больницу я, понятное дело, не мог, сам сделал перевязку — руку я сильно повредил. Через пару дней повязка скаталась, и я увидел торчащий из моей руки… зуб! То есть я кому-то выбил зуб, и он, как гвоздь, вбился в мою кость. Я боялся высунуть нос на улицу целый месяц, только читал все газеты и гадал, убил ли того человека или покалечил.

Таких случаев в моей жизни было всего несколько. Зато они научили меня, что даже худой мир лучше доброй ссоры, и я никогда не даю волю своим рукам, ногам и так далее.

— Это правда, что Брюс Ли однажды чуть не выбил вам глаз?

— Да, я был одним из каскадеров в его фильме. И он по очереди нас бил. И когда подошла моя очередь, ударил меня слишком сильно — не нарочно, конечно. Он же был большой звездой, поэтому я сказал, мол, ничего, ничего, я в порядке. Я чувствовал, что он меня любил больше других. И поэтому я иногда вообще не уходил с площадки целый день.

Нам платили в два раза больше не только за самые опасные трюки, но и за переработку. Конечно, я без конца получал травмы, но это никого не волновало. Быстрее снять — значит потратить меньше денег, значит заработать в конечном итоге больше. Никто никого не жалел, ни о чьей безопасности даже и не думали. Какое там. О страховках для актеров вообще речи не шло. Хочешь — работай, хочешь — нет.

— Вы наверняка знаете, что актер Нориюки Морита, сыгравший роль наставника в старом фильме 1984 года «Каратэ-пацан», был номинирован на «Оскар». А вы мечтаете получить «Оскар» — ведь для актера вашего амплуа это почти недостижимая цель?

— Если бы меня хоть один раз номинировали на «Оскар», я был бы счастлив. И рассматривал бы эту честь как заслуженный бонус ко всей моей карьере и к тому, что меня так любят зрители во всем мире. Вот как только сумею всех убедить, что Джеки Чан умеет играть, начну мечтать всерьез. Но сначала сниму самый последний свой экшен-фильм, где покажу все, на что я способен.

А еще я надеюсь снять мюзикл о жизни… Джеки Чана! (Широко улыбается.) Бум-бум-бум — вся моя биография под музыку. Здорово, правда?

Я всегда обожал мюзиклы. И верю, что однажды мне предложат сценарий, где я буду героем любовной драмы, буду петь своей девушке на берегу песни и даже… целоваться! Ну, знаете, делать все то, что нормальные актеры обычно делают...